– Просто отдохни немного.

– Хорошо еще, что я не думаю об этом непрерывно, – про­шептал он. – Если все время думать, можно сойти с ума.

– Я знаю. – Лекси взяла его руку в свои. – Боль подкрады­вается время от времени и терзает так сильно, что кажется, не­возможно выдержать. Но выдерживаешь… до следующего раза.

– Я знаю, что говорят на острове. «Она потеряла голову и сбежала с мужчиной». Мне было бы легче, если бы я мог в это поверить.

– Не было бы легче. Все равно очень больно, уж я-то знаю. Когда мама пропала, я все время плакала и звала ее. Я думала, что, если буду много плакать, она услышит и вернется. А когда подросла, стала думать, что она не любит меня, и решила, что тоже не буду ее любить. Я перестала плакать, но боль осталась до сих пор.

– Я все ждал, что она пришлет какую-нибудь дурацкую от­крытку из Диснейленда или еще откуда-нибудь. Тогда я мог бы просто злиться на нее, а не сходить с ума от страха.

Лекси попыталась представить себе Джинни на ярком глу­пом аттракционе, заливающуюся смехом, и у нее это отлично получилось. Очень правдоподобная картинка.

– Да, это было бы похоже на нее.

– Но никакой открытки я не получил… – Джиф пристально смотрел на их переплетенные пальцы. – А только что сорвал зло на Брайане. Глупо.

– Не переживай. У Брайана достаточно толстая шкура.

– А у тебя? – Он откинулся и рассеянно воткнул в ее спу­танные волосы торчащую шпильку.

– Все мы, Хэтуэи, крепче, чем кажемся.

– Все равно мне стыдно. – Он поднял их сплетенные руки и поцеловал суставы ее пальцев. – Как ты думаешь, нам обяза­тельно ругаться позже?

– Думаю, необязательно. – Лекси легко поцеловала его, улыбнулась и сразу услышала, что в деревьях над нею поют птицы, почувствовала аромат цветов, такой сладкий, такой при­ятный. – Потому что я скучала по тебе. Чуть-чуть.

У нее перехватило дыхание, когда он притянул ее к себе, при­жался лицом к ее горлу.

– Ты мне необходима, Лекси. Необходима.

Когда она снова смогла дышать, ее дыхание было прерывис­тым, поверхностным, пальцы судорожно вцепились в плечи Джифа. Затем она резко отпрянула, вскочила и повернулась к нему спиной, изо всех сил пытаясь обуздать свои чувства.

Джиф потер лицо и беспомощно опустил руки.

– Что я опять сделал не так? Почему ты каждый раз отшаты­ваешься от меня?

– Я не отшатываюсь. – Лекси пришлось прижать пальцы к губам, чтобы остановить их дрожь, и только потом она поверну­лась к нему. Ее сердце бешено колотилось, слезы подступили к глазам, и она с трудом различала Джифа. – За всю мою жизнь – всю мою жизнь, Джиф! – никто никогда не говорил мне этого. Разве что какой-нибудь мужчина, который хотел затащить меня в постель.

Джиф быстро поднялся.

– Я не секс имел в виду! Лекси…

– Я знаю, – она нетерпеливо заморгала, смахивая слезы: ей хотелось видеть его отчетливо. – Я знаю, что не секс. И я не от­шатываюсь, я просто пытаюсь взять себя в руки, чтобы не сва­лять дурака.

– Я люблю тебя, Лекси, – Сказал он тихо и медленно, чтобы она поверила. – Я всегда любил и всегда буду любить тебя.

Лекси крепко сжала веки. У нее закружилась голова. Ей хоте­лось навсегда запечатлеть в памяти этот момент. Все: каждый звук, каждый запах, каждое чувство. Потом она бросилась в объятия Джифа и спрятала лицо на его груди.

– Держи меня. Держи меня крепко, Джиф! Неважно, что я делаю, неважно, что я говорю, никогда не отпускай меня!

– Алекса… – Потрясенный, он прижался губами к ее воло­сам. – Я всегда держал тебя. Ты просто не знала.

– Я тоже люблю тебя, Джиф. Даже не могу вспомнить, когда не любила. И это всегда злило меня.

– Ничего, ничего… Все хорошо, милая, – улыбаясь, он крепче прижал ее к себе. – Злись на здоровье. Я не возражаю, пока ты меня любишь.

В своей спальне Джо осторожно положила телефонную труб­ку на рычажки аппарата. Бобби Бэйнз наконец связался с ней. И кое-что действительно прояснилось…

Он не брал фотографию из ее квартиры!

– Но ты ведь видел ту карточку среди фотографий? Вспомни: обнаженная женщина. Она похожа на меня, но это была не я. Я держала ту фотографию в руках. Я подняла ее с пола. Ты должен был видеть ее.

Ее собственный срывавшийся в панике голос до сих пор зве­нел в ее ушах – как и нерешительный, встревоженный голос Бобби.

– Извини, Джо. Я не помню такого снимка. Только те, на ко­торых ты. Там не было… обнаженной натуры. По крайней мере, я не заметил.

– Он был там. Я уронила его. Он упал лицевой стороной на дру­гие фотографии. Он был там, Бобби. Подумай минутку, вспомни.

– Может, и был… то есть, раз ты говоришь, что видела его.

Он просто жалел ее и хотел утешить. Но его голос звучал не­убедительно.

Джо отвернулась от телефона. Ее трясло, ноги подкашива­лись, но она не раскаивалась в том, что просила его позвонить. Лучше знать правду. Гораздо лучше. Вот только теперь ей при­дется жить с этой правдой…

Джо выглянула в окно спальни и увидела сестру и Джифа. Они здорово смотрятся вместе, решила она. Молодые, краси­вые, слившиеся в объятии среди моря цветов под жарким со­лнцем. Мужчина и женщина, излучающие любовь и чувствен­ность.

Они выглядят так естественно, так непринужденно… Ну по­чему она сама не может быть такой же естественной?

Нэтан совершенно ясно дал понять, что хочет ее. При этом он достаточно деликатен: не торопит, не подталкивает, кажется, даже не сердится, что она сохраняет дистанцию… «Но почему я это делаю? – недоумевала Джо, следя, как Джиф поднимает голову, наклоняется к лицу Лекси. – Почему не позволяю себе расслабиться?»

Нэтан возбуждал ее, когда он был рядом, она чувствовала, как что-то закипает у нее внутри, намекая на новые, более яркие и глубокие наслаждения… если она даст себе волю.

Почему же она боится?

Джо раздраженно отвернулась от окна. Она знала ответ. Все это происходит потому, что в последнее время она не доверяет себе. Следит за собственными движениями, пытается беспри­страстно проанализировать каждый свой поступок. О, физичес­ки она чувствует себя гораздо лучше. Ночные кошмары и при­ступы безотчетной паники, бросающие ее в липкий, холодный пот, становятся все реже.

Но…

Не исчезает сомнение, страх, что она на самом деле психи­чески больна. Иначе почему она продолжает так ясно видеть ту фотографию, фотографию мертвой женщины? Иногда ей ка­жется, что это – ее мать, а иногда – что это она сама. Широко раскрытые глаза, белая, как воск, кожа… Она прекрасно помнит ту кожу, гладкую и бледную. Помнит все тени, помнит волосы, не просто разметавшиеся, а искусно уложенные, имитирующие небрежную волну. Помнит изящную кисть, тонкую руку, согну­тую в локте и прикрывающую грудь. И застенчивый поворот го­ловы, словно в легком сне.